Опять звонок. То есть, выходит, не ошиблись в первый раз, как иногда бывает. И не хулиганы какие-то малолетние.
Я взглянул еще раз на экран, сделал потише звук и поплелся в прихожую, шаркая тапками и жалея самого себя. Наверняка, опять кто-то умер в соседнем подъезде, и домовой актив обходит все квартиры и просит скинуться на похороны. Или субботник какой-то придумали с выкапыванием и вкапыванием кустов и подметанием газонов. Бывает, что еще опрос проводят — не пора ли делать ремонт в подъезде. И если, не дай боже, все-таки пора, то опять собирают деньги.
Открыл дверь спокойно, не спрашивая. А чего мне тут бояться? Мелкий офисный работник, не миллионер, мебель простая и дешевая… Компьютер? Ага, это они приползли сюда на тринадцатый этаж специально, чтобы меня тут ухайдакать и вывезти мой компьютер, в котором все равно кроме игр и немного графомании ничего и нет. Ну, порнуха еще… Но совсем немного и не детская какая-нибудь. Самая обычная, немецкая. Стандартная, можно сказать.
За дверью спокойно ожидал открытия незнакомый высокий молодой человек в строгом темно-синем костюме и при галстуке. Такими еще бывают баптисты разные. Сейчас спросит еще, читал ли я Библию, и не желаю ли об этом поговорить.
- Косогоров? Иван Петрович? - сухо и строго, почти не шевеля губами.
- Ну, я…
- Вы позволите?
Он шагнул вперед, заставляя отступить. Помахал перед глазами красной корочкой и шагнул вперед. Аккуратно закрыл за собой дверь и даже щелкнул засовчиком, который я никогда не закрывал.
- Где можно присесть? Посылка вам, - он тряхнул небольшим чемоданчиком, от которого к руке тянулась блестящая цепочка.
Я растерялся и показал на кухню. А там же стол… Срочно все покидал в раковину, стол протер тряпкой, а потом еще и полотенцем — чтобы досуха. Незнакомец в это время спокойно ждал, стоя в дверях кухни.
Потом была долгая процедура сверки документов, листания паспорта вперед и назад, вопросов, проживает ли еще кто-нибудь тут со мной, есть ли кто в квартире прямо сейчас. Нет? А что там за звуки? Ах, игра… Стратегия? Это хорошо. Стратегия — это правильно.
Набран код на замке, щелкнуло, крышка чемоданчика медленно поднялась, как будто она металлическая и на гидравлических таких упорах. Или пневматических.
- Вот ваша посылка. Там и письмо внутри. Прочитайте и уничтожьте. И вот тут, в журнале, поставьте свою подпись и дату. Полностью фамилию, имя, отчество. Потом подпись. Дату. Да, сегодняшнюю. Укажите время. Спасибо. Закройте за мной, будьте добры.
Ушел.
Я постоял в коридоре, пытаясь понять, что это такое только что было. Потом зачем-то задвинул засов, поглядел в глазок на пустую лестничную площадку и пошел обратно на кухню. Вот — посылка. Простая коричневая картонная коробка. Даже без надписей, как обычно бывает на почтовых отправлениях. Без оплетающей бечевки и без сургучной печати. Открывай, получается, любой и смотри. То есть, не любой в этом конкретном случае. У этого, вон, чемоданчик на цепочке. И сам такой крепкий и высокий. В костюме и при галстуке. И с удостоверением.
В коробке, тут же вскрытой кухонным ножом, лежали четыре бумажных пакета. На одном — моя фамилия. На трех других — незнакомые мне люди.
А когда открыл свой пакет. Да, уже — свой. Там же моя фамилия! И инициалы тоже мои.
Две коробочки. Две толстенькие книжечки с печатями и подписями. Звезда Героя Советского Союза. И орден Ленина, как положено, как всегда было — они в паре так всегда и вручались. И все самое настоящее. Настоящее просто не бывает.
Почему, кстати, Советского Союза? Сейчас же совсем другие награды? Откуда это все и как, в самом деле? И в документах ведь написано, что это именно мне, не кому-то. Тяжеленькие награды. Настоящие. Не алюминиевая штамповка.
И там же - сложенный вдвое лист с печатным текстом. И написано, что я большой молодец, и подвиг мой не забыт, а награда в конце концов нашла своего героя. И что сверхсекретное нечто мной исполнено в точности и с риском и с немалым героизмом. И оно такое сверхсекретное, что я и сам просто даже не знал этого, когда все нужное исполнял. И вот группа из четырех человек награждена по этому поводу. И мне - Героя и Ленина, второму вот тоже Ленина, а еще двое — Красное Знамя. Не Трудовое — самое настоящее, то есть, боевое, давнишнее. Они тоже еще ничего не знают и не догадываются, потому что все настолько секретно, что даже сама награда не может нигде быть объявлена или показана. А ты, дорогой Иван Петрович, как старший группы, должен теперь сам вручить своим товарищам их награды и объяснить всю секретность и важность. И чтобы — ни-ни. И никто чтобы и никогда, чтобы даже самый лучший аналитик не смог по косвенным данным о вас четверых суметь догадаться, что именно и как вы хотя бы только могли сотворить. Это наивысший государственный секрет. Поэтому после прочтения — сразу сжечь.
Самая простая бумага. У нас в офисе и то лучше. Стандартный шрифт. Этот, с засечками, Таймс какой-то. Зачем-то понюхал письмо. Ничем не пахнет, кроме той же сухой пыльной бумаги. Машинально чиркнул спичкой, донес сразу заполыхавший лист до туалета, уронил остатки в унитаз. Потом смыл, проследив, чтобы все ушло по трубам.
И что теперь?
С одной стороны, награда — это хорошо. Это просто здорово, когда награда. Вот, скажем, благодарность от руководства на работе. Или даже премия. И, что интересно, никогда ведь не возникает вопроса: а за что, собственно, премия? Просто за то, что обязанности свои исполняешь? Или что-то еще такое совершил?
А вот тут — за что? Действительно, как это все вдруг и почему? И кроме того — ни с кем не поделишься, никому не похвалишься, с друзьями не обсудишь, и даже льгот в очереди не будет. Потому что строго секретно. Вроде, герой. А вроде, и нет, выходит. Никто же не знает, что я — герой. И знать не должен — так в письме было. Лежать теперь звезде и ордену в дальнем углу ящика стола.
Оп-па! А это что?
На картоне коробки простым карандашом две записки с благодарностями от властей и от всей страны, от всего народа. И подписи президента и премьер-министра. Число, подпись — все дела.
Звезду и орден, значит, в ящик. А этот кусок картона вырезать, заламинировать, и … Тоже в ящик? А как ламинировать, чтобы никто не увидел? То есть, в киоск не пойдешь. Может, на работе получится? Надо будет спросить завтра…
Ой. Уже сегодня! Спать-спать-спать. На работу же!
Сон не шел. По потолку пробегали отблески т проезжающих внизу автомобилей. В голове медленно возились странные мысли: это теперь всю оставшуюся жизнь думать и гадать, что же такого совершили мы четверо. В какой именно момент, в каком году и по какому поводу? И как вот нас — четверо, если я остальных просто не знаю?
Утром давило виски, как будто сжимали голову в средневековом приборе для пыток.
В метро, уже пройдя турникеты, резко остановился, прихватил за руку очень удивленного этим безбилетника, прижавшегося сзади, и протащил его обратно мимо контролерши, одобрительно кивающей из своего стеклянного стакана. Тут же и полицейский подошел, козырнул, отвел мужичка в сторону.
Ну, а что? Я все-таки не просто так. Я — герой. А герой должен соответствовать. У меня вон благодарности от правительства и всего народа. А эти тут — безбилетно. Работать иди, нищеброд!
На работе работалась работа. Как обычно.
Ламинатора в офисе никакого не было. Ребята-айтишники обещали поговорить в соседней организации. Спрашивали, что за документ я ламинировать собираюсь. Напоминали, что новый полис медицинского страхования ламинировать нельзя. Еле отбился от распросов. И соседям, сказал — не надо. Там тем более не позволят самому и чтобы никто не видел. Значит, просто нельзя.
Уходя с работы, поругался с начальником отдела. Он в сумку положил пачку бумаги. Дети у него, мол. И это он теперь приучает детей к воровству, что ли? Вот так и вырастет поколение… С криком заставил выложить. Написал заявление руководству.
Нет уж, ребята. Я вам так скажу: страну мы поднимем, если все будем работать честно. И вести себя честно. И детей учить этому. А иначе никакой героизм не поможет.
На обратном пути не покидало ощущение, что следят. В толпе мелькали одни и те же лица. И вон тот автомобиль провожал автобус от самого офиса.
Тут — как взрыв гранаты в черепе. Вспомнил, что не убрал ничего со стола, торопясь на работу. Там так все и осталось лежать — коробка, награды…
От остановки бежал бегом, задыхаясь и придерживая правой рукой внезапно заболевшую печень. Лифт почему-то не работал. Опять бегом. Вверх. Останавливаясь, чтобы отдышаться — и снова вперед и вверх.
Ключ не проворачивался. Дернул тяжелую дверь, и она плавно без скрипа — сам смазывал петли недавно — открылась в темный коридор прихожей. Сердце, и так выпрыгивающее из груди, зачастило еще сильнее. Стук оглушал.
Это, получается, я сам второпях не закрыл утром? Или?
На цыпочках прокрался в квартиру. Щелкнул выключателями везде, включил весь свет, чтобы осмотреться. Все, как обычно. Пыль на мебели. Выключенный компьютер. Грязная клавиатура. Небрежно заправленная постель. Все на месте.
А на кухне — чистый стол.
И тут, как выключили силы. Упал на табурет, обмяк, выдохнул, чуть не заплакал. Стол — чистый. Нет на столе ничего. Но ведь было! Потому он и чистый такой! Я его протирал специально вчера.
Да как же так? Это же мои награды! Мои — и моих ребят. Я их найти должен, вручить…
Говорят, по номеру можно восстановить орден? А я даже номера не записал. И указ о награждении в Интернете не найти — все секретно. И письмо президенту не напишешь. Мол, прошляпил. Мол, потерял награды. Или украли. Точно, украли ведь! И какой я теперь, выходит, герой? Без наград, без документов, без благодарностей от руководства — какой?
Выпил полбутылки водки, с Нового года стоящей в холодильнике, упал в кровать и спал тяжелым черным сном, вздрагивая и просыпаясь на каждый звук.
Утром у метро — вот этот, этот! - отвели в сторону и добродушно дали несколько раз по лицу. Совсем без злобы — так, поучить малость обнаглевшего интеллигента. Кровь из носа почти сразу остановилась. И боли большой не было — только обида. Обида на все и всех.
А в офисе подбежала кадровичка и дала под роспись уведомление о сокращении.
- Вы, конечно, не первый у нас были на очереди, - сказала, чуть улыбнувшись. - Но вчера… Зря вы это.
Одна мысль, одна надежда: а вдруг опять придет товарищ в синем костюме? А вдруг — нашли воров, по номерам узнали, чьи награды... А вдруг?
Я же герой, да?
И все-таки, что же мы такое совершили?