Была зима, Москва белым-бела, а я шел от театра, распахнувшись, выставив грудь ветру навстречу и все время всхохатывал, вспоминая то одно, то другое.
Потом я попал на тот же спектакль через несколько лет. Только что умер Ильченко. И бледный Карцев в одиночку делал все, что раньше они делали вдвоем.
А потом вдруг стало "все можно", и МихалМихалыч с потертым портфельчиком занимал чтением своих миниатюр огромные залы. И залы грохотали!
И уже не так давно я впервые увидел его не на сцене, не в телевизоре - живьем. Обедал в ресторане на улице Горького в столице нашей Родины. Я любил иногда себя побаловать, и если было время и были деньги - посидеть в ресторане.
Зал был пустой. Я сел к окну, глядя на текущую туда и сюда публику. И тут вошел Жванецкий. Я растерялся, привстал, поздоровался. Он улыбнулся издали, покивал, сделал так ладошкой. У него был столик посередине зала. Я обедал и смотрел на живого Жванецкого. Вокруг него бегали официантки. С ним вместе обедала молодая и красивая девушка, а по окончание всего действа поднесли фирменные бумажные пакеты с едой. Наверное, ужин.
С тех пор я видел его только изредка - он "дежурил".
Так что я сказать-то хотел... Тут некоторые сказали, что, мол, умерла совесть нации. Господи, люди дорогие, какой нации? Ну? Головой думаете?
Умер шут. Тот, кто подмечает, выпячивает и высмеивает. И которому можно, потому что он - шут. Гениальный шут. Хитрый шут. Веселый шут. Смешной шут.
Он умер, когда стало не смешно.